Рецензии

Долгая история...

Роману Амоса Оза присуще то умудренное спокойствие, в которое нас, как правило, погружает литература мемуарного толка. Даже самые пронзительные события жизни автора описываются им с расстояния, не допускающего ни надрывности, ни сильных эмоций, — только атмосферу светлой печали и созерцательный тон сказителя. Текст действительно способен доставить отдых и удовольствие одновременно — редкое сочетание видимой простоты и большого таланта.

Прочитать такой устрашающий с точки зрения объема роман совсем не просто. Оз излагает и описывает события, намеренно избегая при этом сенсационности и интриги. В цельном художественном пространстве, где каждая последующая фраза вырастает из предыдущей, нет ни скандалов, ни бранных слов, ни откровенных сцен — в общем, нет всего того, что нередко преподносится под соусом эксперимента в области формы и стиля, а на самом деле представляет собой всего лишь коммерческий ход. Читатели в массе своей отвыкли от подобной литературы. Обложка сейчас воспринимается не как приглашение к спокойной беседе, а как чека — чтоб взрывалось либо непосредственно в момент открытия, либо, в крайнем случае, на второй странице. Так вот в этом романе ничего не взрывается. К сожалению или к счастью — судите сами.

"Повесть о любви и тьме" — это история о том, как люди в пустыне на голых камнях созидали отечество, о переломных моментах в истории страны, о становлении языка иврит, об израильских науке и литературе и многих других вещах, интересных как минимум с точки зрения фактологии. Эпические черты романа видны за версту, а эпос всегда предполагает значительную долю почтительной скуки, на то он и эпос. Поэтому книга требует от читателей терпения и интереса к многочисленным деталям. Однако она и вознаградит за это. Роман Оза относится к числу произведений, о которых с полным правом можно сказать, что они обогащают, тем более что с израильской литературой мы знакомы мало, чтобы не сказать — совсем не знакомы.

"Повесть о любви и тьме" — это способ занять шесть или семь вечеров подряд. И не самый, между прочим, плохой.