Рецензии

Хоббит, Румата и Волкодав

Всему свое время, и время всякой вещи под небом. Джону Рональду Руэлу Толкиену понадобилось семнадцать лет, чтобы уютная детская сказка "Хоббит" (1937) переросла в монументальную эпическую трилогию "Властелин колец" (1954). За это время многое изменилось и — не только в вымышленном Средиземье.

Русскому (по)читателю Толкиена пришлось ждать шестнадцать лет, прежде чем он узнал, как распорядился Бильбо Беггинс (первое издание "Хоббита" на русском языке вышло в 1976 году) кольцом, найденным в пещере Горлума (переводы "Властелина колец" вышли в 1992 году). И тут тоже очень многое изменилось. Это был уже другой читатель. И страна — другая. И книг стало больше, намного больше. И книги стали товаром.

Однако времени на адаптацию к огромному потоку ранее не издававшейся литературы (и какой бы то ни было ее фильтрации) у российского читателя уже не было. Только-только вышла трилогия Толкиена, родоначальника так называемого fantasy, а вслед за нею выползло на книжный рынок стремительно, как полчища Изенгарда, все то, что было скроено по толкиеновским лекалам за целых тридцать восемь лет после того, как Фродо лишился пальца у Огненной горы.

И именно в это самое время Мария Семёнова, автор двух малоизвестных книг и переводчица востребованного фэнтезийного ширпотреба, пишет своего "Волкодава" (1991-1995), книгу, скроенную отнюдь не по-толкиеновски, не в последнюю очередь — в противовес постылой переводческой поденщине.

Никаких эльфов! Никаких орков и гоблинов! Никаких драконов! Мир, в котором живет (но более всего — сражается) "человек, по имени Волкодав", это вам не какое-нибудь там волшебное Средиземье, а "квазиславянский, квазикельтский, квазигерманский мифологический мир" (определение самой создательницы "Волкодава"). То есть мир исторического романа, воссоздаваемый по этнографическим и археологическим источникам, но — с сознательно по-борхесовски деформированными историческими реалиями и затуманенным историческим фоном. Для создания такого мира нет ни малейшей необходимости ирреального отблеска толкиеновского Средиземья. Достаточно того, что были этнографически выверенные исторические романы В. Яна "Чингисхан" (1939), "Батый" (1942), "К „последнему морю“" (1955), переиздававшиеся в восьмидесятые годы. И был блестящий — но при всем при этом вполне советский — опыт излюбленного творцами fantasy квазимоделирования Средневековья — повесть братьев Стругацких "Трудно быть богом", вышедшая в 1964 году. Опыт этот не пропал втуне, как мы это увидим далее.

Поведение и реакции героев "Волкодава" детерминированы их "мифологическим мышлением". Таков творческий принцип автора. Однако серьезной трещиной "мифологического мира" романа является "ученый" Тилорн, человек явно "не здешний". Не по культурным стереотипам, милым сердцу автора романа, а — по соотнесенности его знаний "средневековому" времени.

Но это не дежа вю, читатель. Такая "нездешность" — узнаваемая черта Руматы Эсторского, героя повести "Трудно быть богом". Иначе и быть не могло, Румата — косморазведчик Антон, засланный в инопланетное "Средневековье". И что же оказывается в случае Тилорна? "Тилорн — наш будущий соотечественник, — говорит Семенова в одном из интервью, — который прилетел на космическом корабле и потерпел аварию".

И опять не дежа вю, читатель: Румата-Антон и Волкодав не только виртуозно владеют холодным оружием, но и не прочь применить приемы рукопашного боя, недоступные "современникам", первый — как и положено всякому подготовленному шпиону, второй — потому что его обучила добрая старушка, путешествующая на "мышастого цвета ослике". Оба одинаково гуманны и не часто убивают противников в схватках. Румата — повинуясь инструкциям Центра, Волкодав — не иначе как по причине загадочности веннской души.

Главное отличие — Волкодав слишком хорошо приспособлен к своему времени и всякий раз — к месту, причем куда лучше Антона-Руматы. За него можно не беспокоиться точно так же, как за героев Брюса Уиллиса или Арнольда Шварценеггера, но автор знакомит нас с внутренними переживаниями именно этого сильного духом "варвара", лишенного сомнений, свойственных "современному" человеку (тому же Тилорну).

Это обстоятельство отдаляет "Волкодава" и от Стругацких и от Толкиена в равной степени. И не только от них.

"Я на самом деле хоббит. Хоббит во всем, кроме роста. Я люблю сады, деревья и немеханизированные фермы; (...) И мало путешествую", — писал Толкиен в 1958 году своей поклоннице Деборе Уебстер. Если бы советское литературоведение не было патологически лишено воображения, оно могло бы усмотреть в образе хоббита образ пресловутого "маленького человека" русской "передовой" литературы XIX века (в самом деле: homo ("человек") + rabbit ("кролик") = hobbit). И мы узнали бы о "Властелине колец" куда раньше. Но как-то не довелось.

Дело в том, что Руматой Эсторским — при иных обстоятельствах — могли бы быть если не многие, но кто-то из нас, хоббитом — почти каждый из нас. Волкодавом — никто. Но, с другой стороны, на то и fiction ("вымысел, выдумка, сказка"), на то и fantasy ("прихоть, причуда, каприз"). А что там помимо этого замышлял Толкиен — тема для совсем другого разговора.