Помните роман-анекдот "Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина" (1968) писателя Владимира Николаевича Войновича (р. 1932)? Мы все зачитывались. Как и другими произведениями. Первой повестью "Мы здесь живем", опубликованной в журнале "Новый мир" за 1961 год.

Помните роман-анекдот "Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина" (1968) писателя Владимира Николаевича Войновича (р. 1932)? Мы все зачитывались. Как и другими произведениями. Первой повестью "Мы здесь живем", опубликованной в журнале "Новый мир" за 1961 год. Рассказами "Расстояние в полкилометра", "Хочу быть честным", "Два товарища", большими книгами "Путем взаимной переписки", "Иванькиада"... Недавно его знаменитый Чонкин получил продолжение. Владимир Николаевич - человек большого творчества и непростой судьбы. В 1974 году он исключен из Союза писателей, в декабре 1980 выслан из страны, в 1981 указом Л. Брежнева лишен советского гражданства, которое ему возвратил М. Горбачев спустя 10 лет.

26 сентября Владимиру Николаевичу исполнилось 75 лет.

Я благодарна ему за то, что он нашел время и дал мне большое телефонное интервью. Жаль только, вживую пообщаться нам пока не удалось - дела.

- Вы родились в Душанбе, жили в Запорожье, какое самое яркое детское впечатление осталось от тех мест?

- В Душанбе я жил до четырех лет, потом мы перебрались в Ходжент, где жизнь была такой же, как за тысячу лет до моего рождения: по улицам шли караваны верблюдов, торговцы ездили на ишаках, перевозя овощи, дрова, уголь. На набережной тренировались конники, готовясь к будущим битвам, махали саблями. В восемь лет я переехал в Запорожье. Меня этот город потряс, потому что в нем было электричество, ванные в квартирах, горячая вода, радио и трамвай. Я ведь ничего такого не видел!

- Первая книга, которая Вас "зацепила"?

- "Школа" Аркадия Гайдара поразила меня достоверным описанием жизни. Я впервые прочел ее лет в девять, до этого я читал детские книги, но они сильного впечатления на меня не производили. А этой книгой я увлекся.

- В жизни Вам довелось много испробовать. Вы были пастухом, столяром, слесарем, авиамехаником, инструктором сельского райисполкома, редактором Всесоюзного радио. Насколько для писателя важно пробовать себя в разных профессиях?

- Я думаю, от этого напрямую зависит то, о чем писатель будет писать. Если бы Толстой не воевал, он бы не написал "Севастопольские рассказы". Действительность, которую видит и осваивает писатель через свой жизненный опыт, он потом перекладывает на бумагу. Но есть писатели вроде Марселя Пруста, который всю жизнь болел, и поэтому вынужден был описывать свой внутренний мир. Когда я приехал в Москву и встретил молодых литераторов, которые казались образованней меня, я понял, что обладаю перед ними преимуществом - у меня есть опыт, которого нет у них.

- Всегда интересно, как писатель понимает, что он писатель. Вы когда себя впервые ощутили таковым?

- Начало моего писательства анекдотично. Из-за того, что я не получил образования, я всегда хотел заниматься чем-то интеллектуальным, но точно не знал, чем. Когда я служил в армии, много об этом думал. В конце концов понял: моя начитанность - это особый опыт. И сочинять начал только тогда, когда мне стали в голову приходить такие мысли.

- В Литинститут Вы так и не поступили?

- Первый раз меня не взяли. Может быть, стихи, которые я послал на творческий конкурс, действительно были недостаточно хороши. Я долго ждал, потом послал телеграмму с оплаченным ответом. Мне сообщили, что я не прошел. Тогда я сочинил другую телеграмму: "Не очень обрадован вашим ответом,/ Не падаю духом,/ Я буду поэтом". И приехал в Москву. Устроился работать на стройку плотником, посещал литературное объединение. А на другой год меня приняли, но не допустили до экзаменов. Оказалось, поэту А.А. Коваленкову, который приглашал меня на свои семинары, было дано поручение выяснить, нет ли среди абитуриентов евреев. И он мою сербскую фамилию принял за еврейскую. Я ему потом позвонил и сказал: "Александр Александрович, вы подлец". А он ответил: "У вас неверная информация".

- В армии Вы сочиняли стихи. Сейчас балуетесь рифмами?

- Иногда. Бывает, не пишу годами. Вот недавно сочинил стихотворение, а до этого два-три года стихов не писал. Желание рифмовать возникает, но в последнее время все реже. Я не считаю себя профессиональным поэтом, хотя когда-то имел такое право, ведь люди пели мои песни. Если приходит в голову что-то поэтическое, я не считаю нужным от этого отказываться.

- Рисовать Вы начали достаточно поздно, в 62 года, как пришли к этому?

- Тут многое совпало. Однажды мне надоело писать слова. Я садился к компьютеру и сидел, мне не писалось, душа не лежала. Меня даже это стало беспокоить. Но тут ученики моей ныне покойной жены привезли из Германии в подарок натюрморт, и она повесила его на стенку. Мне эта картина не понравилась, и я ее перерисовал, вернее, изменил фон. Натюрморт заиграл. Я удивился. У меня остались краски, и я начал писать автопортрет, стало получаться, хотя пропорции немного были не соблюдены, вышла карикатура. А через некоторое время пришли мои друзья и обнаружили, что весь дом у меня завален моими картинами (я писал маслом на бумаге, и чтобы не испортить рисунки, вешал их на стены). Так увлекся живописью, что года три только рисовал.

- У Вас есть диптих "Следы новейшей цивилизации. Сельская церковь снаружи и изнутри". Разоренная церковь, в которой гуляют куры - это образ России?

- В какой-то степени, но это образ предыдущей, советской России.

- Занятие живописью и писательство не мешают друг другу?

- Мешают. Я когда начинал, думал, смогу совмещать. Как в стихах Маяковского: "Землю попашет, попишет стихи". Но разграничивать не получается, увлекаюсь то тем, то другим.

- Как Вы относить к тому, что литературоведы сегодня сравнивают вашего Чонкина и Швейка Гашека?

- С Гашеком он несравним несмотря на то, что оба солдаты, Швейк - бравый солдат, жулик, плут. А Чонкин - наоборот, честный, доверчивый, прямодушный. Швейк сам создает вокруг себя обстановку, а Чонкин - человек, покорный судьбе и начальству, он старается исполнить все обязательства, но приказы, которые получает, противоречивы и абсурдны, поэтому он не может сделать все правильно. Помню случай из детства: мы неправильно запрягли пару волов (волов нужно строго ставить в упряжь - одного справа, а другого слева, и путать их нельзя, иначе они начинают беситься), но мы специально поменяли их местами. То же и с Чонкиным.

- Что побудило Вас написать третью книгу о Чонкине?

- Эта книга с самого начала была задумана как эпическое сочинение, описание судьбы человека. Просто я от этой работы сначала был оторван, а потом никак не мог к ней вернуться. Ведь нужно было писать в той же стилистике, описывать то же состояние духа, присущее мне двадцатишестилетнему (именно тогда задумал эту вещь). Меня эта незавершенность замысла мучила, однажды я даже пробовал с этим смириться и написал книгу "Замысел". Но понял: работу прервать не получится, а книгу про Чонкина необходимо дописать. Я благодарен Богу за то, что Он позволил мне дожить до этого времени.

- У Чонкина были прототипы?

- Это собирательный образ. В армии служил один человек по фамилии Чонкин. Лично его я не знал, только слышал, что он - притча во языцех: нелеп, и над ним все потешаются. А потом мне написали, что фамилия этого солдата не Чонкин, а Чонгин и он якут. Но мне уже было все равно, потому что с натуры я не списывал.

- У Вас еще есть рассказ "Хочу быть честным", а насколько для Вас как для писателя, как для человека честность принципиальна?

- Для меня важный вопрос, а рассказ этот был моей жизненной программой. Я его писал, стараясь быть честным.

- Правда, что в основе книги "Дело № 34840" лежит реальное покушение на Вашу жизнь?

- Да. Скажу даже больше - это полностью документальная книга. Тут нет вымысла.

- У Вас легкий и емкий язык. Вы над фразой долго работаете?

- Когда как. Бывают фразы, которые приходят на ходу, а бывают тяжелые. Вообще над своими книгами много работаю, переписываю даже готовые рукописи.

- "Москва 2042" - антиутопия. Чем обусловлено появление этой книги?

- Когда я уезжал в декабре 1980 года из Советского Союза, много думал о том, что же будет с этой страной. Потом решил написать роман.

- У Вас есть и сказки. Мне особенно нравится "О Глупом Галилее". Но ведь Ваши сказки совсем не детские. Это сатира на советскую власть?

- Скорее, сатира на общество. Власть не всегда достойна сатиры. А общество или люди, приспосабливающиеся к ней, меня всегда интересовали больше. Глупого Галилея сажают в тюрьму, потом он возвращается и видит вокруг разумных людей, они-то знают, что правду надо говорить не тогда, когда хочется, а в нужное время. Помните, Галилей встречается с мальчиком, который произносит: "Жил на свете Галилей, звездочет и дуралей". И Галилей спрашивает, почему ребенок так думает, ведь он раньше других сказал, что земля вертится. "Потому и дуралей, - ответил мальчик, - говорить надо не раньше других, а тогда, когда требуется".

- Что сегодня стоит подвергать сатире?

- Все, как и раньше.

- Вас из страны за острое перо выслали?

- За острое перо, за язык и за то, что я выступал в защиту разных людей.

- Когда Вам Горбачев вернул советское гражданство, что Вы ощущали?

- Я чувствовал радость и неполную удовлетворенность. Потому что гражданство возвращалось государством, которое не очень торопилось - передо мной даже не извинились. Конечно, я и сейчас рад, что могу жить в России, а могу уезжать.

- По Америке не скучаете?

- Я жил в основном в Германии. В США провел только два года. Нет, не скучаю, когда мне хочется там побывать, я еду.

- В Интернете у Вас есть сайт. Вы стараетесь понравиться современным молодым читателям?

- Не стараюсь, мне, конечно, хочется им нравиться. Но я считаю, что писатель больше всего будет тогда нравиться своим читателям, когда будет писать понятно, а не заискивать перед ними. Я не пишу для молодых или старых. В моих книгах есть смешное, а когда написанное вызывает слезы, я думаю, что это может нравиться и молодым людям. Я даже знаю, что у меня есть молодые читатели!

- Интернет победит книги?

- Интернет - серьезный соперник, такой же, как в свое время кино, театр, телевидение. Многие люди удовлетворяются чтением в Интернете, но все равно остаются те, кто любит книги. Литература не будет играть большую роль, но и никогда не умрет.

- Ваши книги так или иначе затрагивают политику. Для писателя важно реагировать на все?

- Нет, реагировать нужно не на все. Для того чтобы быть успешным писателем, нужно соблюдать некий баланс. Писатель не может не обращать внимания на разные безобразия, которые происходят в его стране. Если же он будет заниматься только ими, у него не останется времени на художественное осмысление действительности. Писатель должен переживать за все, а в некоторых случаях обязан заступаться за людей невинно наказанных и осужденных. Но если он сильно вовлекается в это, его мышление становится плоским.

- Какой самый актуальный прозаический жанр на сегодняшний день?

- Чернуха прошла? Я бы сказал, разнузданность. Молодые писатели решили, что можно говорить о чем и как угодно, я имею в виду не только ненормативную лексику, но и неряшливость письма. Поэтому качество литературы неизбежно снижается.

- У Вас есть водевиль в одном действии "Фиктивный брак", пьесы, книга публицистических текстов "Антисоветский Советский Союз". Насколько для Вас важна "смена руки", переход от прозы к пьесе, от пьесы к публицистике?

- Желание написать приходит спонтанно, я его не форсирую. Возникает строчка, сажусь и пишу стихи или пьесу. Публицистикой иногда занимаюсь по заказу. А работа во всех остальных жанрах начинается неосознанно.

- Уже пишете новый роман?

- Нет, я без передышки не могу, нужно время, чтобы восстановиться.