Рецензии

И снова Казанова

"Зачем делать сложным то, что проще простого, ты – моя женщина, я – твой мужчина, если хочешь причину, то это причина... Казанова, Казанова, – зови меня так"... Ностальгическим приветом из конца восьмидесятых звучат в ушах эти строки "Наутилуса". Славу величайшего в мире любовника Джакомо Казанова создавал себе сам, бесхитростно и без утайки повествуя о своих многочисленных амурных похождениях на страницах "Истории моей жизни". А другие – особенно те, кто ни разу не открывал мемуаров Казановы, но зато кое-что где-то там слыхал, – немало поспособствовали преумножению этой известности.

В результате – одна из ярчайших фигур восемнадцатого столетия превратилась в эдакий персонаж масс-культуры, в неутомимую секс-машину, стоящую где-то рядом с Гришкой Распутиным. Ну, а отсюда уже был открыт путь к превращению в сверкающую красными огоньками вывеску интим-шопа или в название одного из залов в амстердамском Музее секса. Такова цена мифа.

Снять мифические наслоения с облика Казановы пытается французский писатель и критик Филипп Соллерс. "Мы воображаем, что знаем Казанову. Мы ошибаемся", – начало жизнеописания "величайшего любовника всех времен и народов" звучит как приговор. Одна из причин этой ошибки кроется в упомянутой уже выше мифологизации образа Джакомо Казановы, трансформировавшей его исключительно в удачливого дамского угодника, кочующего по Европе от одного постельного приключения к другому.

Нет, в общем-то все правильно. Казанова вполне может считаться достойным последователем, а то и конкурентом Дон Жуана. Но альковная сторона все-таки не должна заслонять его облика – писателя, дипломата, шпиона, философа в высшем понимании этого слова ("философ, для которого весь мир – будуар" – и это роднит его в чем-то с маркизом де Садом, правда, изначальные установки и выводы у этих двух любомудров разные). Наконец, просто авантюриста, одного из блестящей плеяды тех, на кого был так богат век XVIII (впрочем, к самым ярким из них – графу Сен-Жермену и Калиостро – Казанова относится без особого пиетета). Человека, знавшего моменты славы – и опускавшегося на дно отчаяния. Заключенного, чьему побегу из темницы мог бы поучиться граф Монте-Кристо. "Джакомо Казанова считался в семье недоумком. А стал гением", – пишет Филипп Соллерс.

Есть еще одно немаловажное обстоятельство, которое обусловило не слишком верное представление о Казанове. До относительно недавнего времени литературное наследие Казановы немало пострадало от ханжества "рерайтеров". То, чего не смогли сделать одураченные Казановой мужья "галантного века", оказалось под силу позднейшим переводчикам и редакторам, приложившим руку к "оскоплению" его текстов. Филипп Соллерс пишет и об этом. И именно с этой точки зрения "Казанова Великолепный", написанный на излете ХХ столетия, служит превосходным дополнением к написанной за два века до того любвеобильным венецианцем "Истории моей жизни". Дополнением, но не замещением. К примеру, желающие подробнее узнать о пребывании Казановы в России, у Соллерса найдут всего несколько о том строк. Так что без обращения к мемуарам самого Казановы не обойтись.

Но, пожалуй, Казанова позавидовал бы тому, с какой легкостью и веселостью повествует Соллерс о его биографии. А ведь, по словам Соллерса, "у Казановы отлично подвешен язык, это его оружие. Собеседники слушают, дивятся, верят, поддаются соблазну. Как и вы, читая его". Пусть Соллерс показывает, что одними любовными интригами не исчерпывался жизненный путь Казы (именно так он именует своего героя), все равно получается история поиска любви. Да-да, любви, а не одного только секса. Хотя и секса – обильного и разнообразного – в книге о Казанове (как и в его жизни) хоть отбавляй.

Что в этой связи еще приходит на ум при прочтении книги Соллерса, так это мысль: "А повезло все-таки Казанове, что он жил не в XXI веке!" По нашим политкорректным временам ему однозначно пришлось бы несладко. Еще бы! От обвинений в педофилии и инцесте вряд ли удалось бы отделаться. На этом фоне участие в групповых оргиях да еще с однополым оттенком выглядит просто цветочками. Впрочем, от строгих судий нашего времени по части нравственности и морали ловкий соблазнитель ушел туда, откуда нет экстрадиции. В конце концов, все можно списать на эпоху. Одно слово – галантный век...

"Может быть, небесполезно в конце ХХ века опубликовать это на французском языке в Париже", – завершает своего "Казанову Великолепного" Филипп Соллерс. Остается добавить, что, может быть, небесполезно в начале XXI века прочитать это на русском языке в Москве или где-то еще.